«Наша любовь пройдет и это испытание»

«Наша любовь пройдет и это испытание»

Женя Снежкина, журналист. Родилась в 1973 году в Москве. В 1994 году родила дочь, в 2007 на свет появился сын, в 2012 семья ожидает рождения еще одного ребенка.

Как вообще приходят к мысли об усыновлении? Обычно считается, что на такой шаг решаются люди, у которых нет своих детей. Что подвигло на это именно Вас, человека, у которого уже был собственный ребенок?

— У меня есть ребенок от первого брака. У мужа детей не было. Кажется, нет ничего удивительного в том, что мы захотели общего ребенка. Когда мы поняли, что в процессе у нас возникли сложности, то обратилась за помощью в НИИ Акушерства и гинекологии. Врачи сообщили мне, что в принципе возможность завести собственного ребенка у меня есть, но это будет довольно долгий процесс лечения без гарантированного результата, а я очень плохо переношу медицинские манипуляции. Поэтому мы приняли решение не идти по медицинскому пути, а начать собирать документы на усыновление.

Как Вы выбрали именно этого, конкретного мальчика, решив, что это он должен стать вашим? Интересует именно момент выбора, ведь когда, что называется, Бог дает, то никакого выбора нет, что дал, то и дал.

— Мы встретились с нашим сыном исключительно благодаря тому, что сотрудники сыктывкарской базы данных детей-сирот умеют пользоваться электронной почтой, и искренне заинтересованы в том, чтобы сироты нашли свои семьи. До того как обратиться в Сыктывкар, я обзвонила практически всех операторов, расположенных в центральной части страны . И везде я, так или иначе, сталкивалась с проблемами: то региональные операторы начинали требовать от меня пакет документов, не предусмотренный федеральным законодательством, то находили еще какие-то предлоги, чтобы отказать мне в получении информации о кандидатах на усыновление. Когда я от отчаяния позвонила в Сыктывкар и спросила, есть ли там кандидат, который подходит нашим пожеланиям (мальчик, желательно до года, желательно с минимальными проблемами со здоровьем), первое, что я услышала: «Ой, ну что же вы по телефону звоните? Это ведь очень дорого! Напишите нам, а мы вам сразу ответим». В итоге наша переписка заняла полтора дня, а через три дня мы с мужем уже были в Сыктывкаре. И вот когда нянечка вынесла нам мальчика, когда мы взяли его на руки, мы мгновенно поняли, что вот он – наш. И никому мы его не отдадим. А что касается моих представлений о том, каким должен бы быть мой сын, то они куда-то исчезли сразу после этого события. Теперь мне о них и вспоминать смешно.

Для многих людей, думающих об усыновлении, главным тормозящим моментом является не боязнь бюрократических процедур, а страх не суметь полюбить этого ребенка. Как это произошло с Вами? А с Вашим мужем? И вообще, расскажите, если можно, об особенностях в проживании всего этого процесса со стороны пап.

— Вообще говоря, инициатором усыновления стал мой муж. Дело в том, что это не первый усыновленный ребенок в нашей большой семье: за два года до наших событий сестра мужа тоже усыновила ребенка, так что мы уже более-менее себе представляли, что такое усыновленный ребенок. У нас не было страха не суметь полюбить ребенка – сначала потому, что мы представляли себе, как он будет выглядеть, благо база данных детей-сирот позволяет увидеть фотографии (тут большую роль сыграло то, что мы много думали, говорили об этом и привязались к еще несуществующему ребенку), а потом уже просто потому, что мы держали нашего сына на руках. Что же касается соображений кровного родства (которое, как считается, для мужчин важно), то муж с самого начала сказал: «Я не племенной бык и в мою задачу не входит передача генофонда. Я просто хочу ребенка». В этом смысле сложнее всего было с моим отцом, для которого вопрос кровного родства оказался важен. Он долго не мог принять идею усыновления. Даже когда мы с сыном вернулись из Сыктывкара, первое время он не мог себя заставить взять на руки внука. Но мы его не торопили. На третью их встречу (мы приехали в гости), дед долго ходил вокруг дивана, на котором лежал сын, потом взял его на руки и сказал загадочную фразу: «Голова круглая. Родной». Уверяю вас, что с тех пор на белом свете нет более нежного деда и преданного внука.

В каком возрасте ребенка, по Вашему мнению, процесс «слияния» с новой семьей проходит наиболее, если можно так сказать, гладко?

— Чем раньше, тем лучше, конечно. Но это не означает, что в более старшем возрасте дети не могут влиться в семью. Еще как могут, я знаю кучу таких примеров. Просто в этом случае родителям нужно гораздо серьезнее готовиться и знать, что их ожидает, когда в дом придет усыновленный ребенок.

Надо ли бояться диагноза «задержка психического развития (ЗПР)», который ставят, как правило, большинству детдомовских детей? Расскажите, как адаптировался к новым условиям и развивается сейчас Ваш сын.

— Тут нужно понимать, что задержка психического развития у детей в доме ребенка возникает просто в силу особенностей содержания детей в детских учреждениях, нехватки внимания – ну не могут две нянечки обеспечить адекватным вниманием пятнадцать человек в группе. И если у ребенка нет действительно каких-то серьезных органических проблем, то после перехода в семью он способен скомпенсировать ЗПР (при активной помощи родителей, конечно). Когда сын оказался у нас дома, ему было всего пять месяцев, так что никакой особенной адаптации у него не было. Сейчас его можно назвать «золотой нормой» — он прекрасно развит и вообще большой молодец.

Знает ли он про то, что он усыновлен? Если нет, расскажете ли ему об этом в будущем?

Мы не скрываем факта усыновления. Каждый год в день, когда мы получили решение суда об усыновлении и забрали сына домой, мы устраиваем дома праздник – как бы второй день рождения. Сейчас ему четыре года и он еще не очень понимает, что он усыновленный. Но вот его двоюродный брат, которому шесть лет, уже понимает, но относится к этому факту, как к данности. Понятно, что когда дети станут подростками, нам, так или иначе, придется вернуться к этой теме и вновь обсудить и пережить ее. Но мы надеемся, что наша любовь пройдет и это испытание.

Беседовала Татьяна Щеглова