Есть инструменты, которые позволяют это делать. К сожалению, пока отечественных техник у нас нет, мы пользуемся разработками зарубежных специалистов. Эти методики позволяют провести точную диагностику.

Но если у ребенка серьезные проблемы с поведением в незнакомой обстановке, есть сложности с обобщением, проблемы с тем, что за ним наблюдает посторонний человек, то не факт, что во время тестирования ребенок нам покажет все, что умеет. Как правило, после первичного тестирования идет динамическое наблюдение.

На основании результатов тестирования составляется первичная программа, после этого терапист, тьютор или инструктор начинают с ребенком работать. Во время работы мы продолжаем собирать данные, и на фоне этого программа динамически меняется.
Может измениться запрос у родителей. Или мы можем увидеть, что на момент тестирования ребенок выдал случайные показатели (навык может быть завышен). Или, напротив, ребенок ничего нам не показывает на первичном тестировании, мы продолжаем с ним сотрудничать, он начинает воспринимать инструктора или тьютора как своего друга, и мы понимаем, что цели были занижены. Тогда программа опять пересматривается.

Специалист, который работает с ребенком, должен установить так называемое сотрудничество и руководящий контроль, только после этого начинается взаимодействие, только после этого мы начинаем реализовывать программу. И все это обязательно делается в связке с родителями.

Над каждым терапистом есть куратор или супервизор, который может рекомендовать обратиться к дополнительным специалистам, например, логопеду. Но никто из специалистов прикладного анализа поведения не будет рекомендовать методы, которые научно не доказаны. Вы навряд ли найдете специалиста уровня BCBA, который порекомендует поплавать с дельфинами. Дельфины — это великолепно, конечно, как разнообразие. Кто-то из родителей считает, что это помогает, но специалист ПАП не работает с недоказанными методиками. И если кто-то хочет Томатис, это выбор родителей, мы не будем протестовать, мы принимаем решения родителей.

Решения должны быть согласованы со всеми специалистами. То есть, если мы видим, что у ребенка произошел прорыв, ребенок начал разговаривать (а очень часто у детей с РАС есть серьезные логопедические проблемы), мы понимаем, что в данной ситуации необходима помощь логопеда.

Естественно, мы стараемся работать с теми логопедами, которые владеют нашими методиками. Мы готовы обучить специалистов, мы этим занимаемся. Например, в центре, где я работаю, все логопеды, дефектологи и даже специалист по адаптивной физической культуре, — все прошли обучение. Они работают с методом прикладного анализа поведения и знают, как поощрять ребенка, как искать мотивацию. Это очень важно.

В России неплохая база отечественной логопедии и дефектологии, но часто специалисты не умеют ставить цели для детей с РАС, разбивать все на маленькие подэтапы и подшаги. Дети с РАС не могут освоить большой объем информации в стандартной подаче. У обычных дефектологов и логопедов все основано «на вербалике», они опираются на речевую инструкцию. А у наших детей проблемы с пониманием речи, им нужно больше визуальной поддержки и помощи.

Николай Алипов: Мы всегда говорим о том, что ребенка должны вести несколько врачей. Прикладной анализ поведения — это основной метод, но, тем не менее, по показаниям, по каким-то симптомам нужна медикаментозная терапия.

Одинаковых детей с РАС нет. Одна и та же топография и форма поведения может быть схожей у многих детей. Но почему ребенок ведет себя так или иначе, что является предшествующим фактором, а что последствием, как конкретно с этим ребенком работать — это очень индивидуальные вопросы.

Так и ребенок от прямого так называемого пищевого поощрения, которое он получает за выполненную инструкцию «подойди ко мне», приходит к тому, что в школе для него крайне значимым становится получение пятерки, то есть получение социально значимого поощрения.

Но как сделать так, чтобы ребенок воспринимал как поощрение то, что является поощрением для его нейротипичных сверстников? Эта дорога бывает очень долгой. И действительно сложной. Здесь очень важна грамотная работа специалистов, которые включают ребенка в процесс. Далеко не всегда и не для всех детей используются пищевые поощрения. Это всегда сугубо индивидуальная история. У кого-то это игрушки, у кого-то это интеракция с тьютором, у кого-то гаджеты.

Прикладной анализ поведения имеет 3 закона:

• Закон подкрепления,
• Закон наказания,
• Закон угасания.

Частота поведения увеличивается, если мы его подкрепляем. И уменьшается, если мы наказываем или гасим. И все. А все остальное — это миллионы отработанных инструментов АВА, которые кажутся дрессировкой за конфету, но это не так.

Поведение, которое мы хотим сформировать, должно быть социально значимым. Но кроме того, в прикладном анализе поведения есть 2 очень важных момента. Первый называется генерализация, второй — поведенческий прорыв. Представьте себе ребенка, который кричит, дерется, от которого все убегают. У него убирают одно нежелательное поведение, другое, третье. И вдруг его принимают в песочнице. Это, по сути, звездный час поведенщика. Человек прорывается в новый мир с совершенно новыми подкреплениями. Понятно, что к дрессировке за конфетку это не имеет совершенно никакого отношения. Это чрезвычайно примитивная трактовка. Крайне живучий миф. О нем все пишут. Основные противники АВА сводят все к мифу о конфетке. Но это неправда.

Главное, чтобы специалисты выбирали те методы терапии, которые действительно нужны ребенку. И очень важно, чтобы родитель понимал, чего он хочет, какой у него реальный запрос, какие цели он перед собой ставит.

Например, у нас очень часто бывает так: приходит ребенок в 6-7 лет, завтра в школу. У него навыки самообслуживания еще не сформированы, коммуникации нет, серьезные поведенческие проблемы, а мы получаем от родителей запрос на обучение ребенка математике и чтению.

Нужно правильно расставлять приоритеты. Здесь нужна помощь специалистов, которые помогут сформировать правильный запрос, на что обратить внимание в первую очередь, как сделать все менее травматично и максимально эффективно.