Записки неонатолога: Новое под солнцем

Участник

Экклезиаст говорил: «Нет ничего нового под солнцем».
[i][/i]
Мне кажется, кое-что могло бы его удивить. То, что можно иногда увидеть и услышать в роддоме: отказ от ребенка и передача его в детский дом.
[i][/i]
Думаю, во времена Экклезиаста не было детских домов.
[i][/i]
Как-то мне пришлось столкнуться с диким непониманием врачей и окружающих по отношению к ребенку, который родился не таким, как все. У него была лишняя 21-я хромосома.
[i][/i]
Я уже даже не помню, девочка это была или мальчик, не помню, как звали маму… Но помню, как отчаянно она рыдала, стоя возле кроватки с новорожденным, которого ждала 9 долгих месяцев и которого, дождавшись, не сумели принять все и сразу.
[i][/i]
Как такое могло случиться именно с ними? Вот он – главный вопрос. Совсем не оригинальный.
[i][/i]
Главврач ее не понял и не поддержал:
[i][/i]
— Отказывайтесь и живите дальше.
[i][/i]
Он был категоричен. Муж схватился за его мнение, и мать осталась в одиночестве.
[i][/i]
— Что мне им сказать?
[i][/i]
— Скажите, что когда они станут старые и немощные и перестанут оправдывать ожидания семьи, то у них есть шанс на милосердие к себе, уважение и понимание своего состояния, если они сами научат семью поступать так же с тем, кто слабый, беспомощный и нуждается в защите и любви.
[i][/i]
Она ждала поддержки от священника, но тот занял какую-то странную позицию и что-то невнятно говорил о том, что надо слушаться мужа и что мир в семье — самое важное. Как странно. Мир как-то возможен в таком состоянии?
[i][/i]
— Полина Владимировна, муж сказал, чтоб я решала все сама… Что мне делать, ведь это мое дитя, я люблю его таким, какой он есть…
[i][/i]
— Думаю, вы сами ответили на свой вопрос.
[i][/i]
Через некоторое время она позвонила мне и поблагодарила за поддержку. Ребенка она забрала за два дня до двух месяцев, когда по закону срок на такое тяжелое раздумье как раз подходил к концу. Самую большую поддержку оказал старший сын. Отношения в семье потихоньку теплели, и на горизонте замаячил тот самый семейный мир…
[i][/i]
[i][/i]
Рождаются такие дети часто тяжело. Пока я раздыхивала и обтирала этого младенца, мне было не до разглядываний. Через пару часов в кювезе он порозовел, обсох и его черты лица зародили во мне тревожные подозрения. Я сказала об этом маме, но она не поверила.
[i][/i]
Через сутки он “расцвел” совсем. Классические черты для трисомии двадцать первой пары. Маленький иной. Консультация генетика. Родители все еще не верят. Они забирают малыша домой и ждут анализа. Но мама говорит, что ей неважно, какой будет результат.
[i][/i]
С персоналом мама не общается, настроена несколько агрессивно. Но ребенок идет домой – и это главное…
[i][/i]
[i][/i]
Буквально спустя несколько дней – закон парных случаев. Говорю с мамой о том, что такие дети обучаемы, но малыш будет отличаться и потребует больше сил. Предлагаю приложить к груди – отказ.
[i][/i]
Ребенок, укрытый одеялом, лежит в кроватке рядом с родившей его женщиной и смотрит на мир своими раскосыми глазами. Она смотрит на него странно, потом отворачивается, но периодически скашивает взгляд в ту сторону, где стоит кроватка.
[i][/i]
Нет, брать на руки такое она не желает, кормить – тем более, в палату не возьмет.
[i][/i]
Через сутки она уходит, даже не зайдя в палату, где лежит малыш, живший у нее под сердцем столько времени. Нет, ей не нужен психолог. Всякое бывает в жизни, она еще родит. Памперсы и пеленки в пакете она оставила сразу, больше для этого ребенка у нее ничего нет. Это просто плохой роддом. В другой раз она пойдет не сюда. И там будет все нормально…
[i][/i]
[i][/i]
В свете этой истории я вспоминала другую.
[i][/i]
С Айше мы познакомились в детской хирургии. Она просто потрясающая молодая красавица. Молодой муж. Первый ребенок. Она переделывала анализ 3 раза. Все не верила, что ее прекрасный малыш имеет такой диагноз.
[i][/i]
Малыш родился с пороком сердца и врожденной аномалией кишечника. Дома в Крыму ее все поддерживали, и родня собрала деньги на лечение. Семья – это большое понятие. И они держатся друг за друга.
[i][/i]
Сердце уже прооперировано, и вот последняя операция на кишечнике позади. Муж носит ей распечатки из интернета, она много читает про таких особенных детей. Читала, что ребенок с синдромом Дауна пошел в обычную школу.
[i][/i]
Сейчас ей плохо, потому что ребенок в реанимации, а она — мать. Она всегда чувствует, когда ему плохо. Она сохраняет остатки грудного молока. Потому что ее прекрасному ребенку нужно все самое лучшее…
[i][/i]
[i][/i]
Был тот самый жаркий август. Я мирно шла в родзал, как вдруг звонит мне на мобильный акушерство и сообщает, что мама – эта самая, которая только что родила – собирается от ребенка отказываться, о чем она сразу, приехав в роддом, заявила.
[i][/i]
А ребенок родился хорошенький. Не могу сказать, что солнце померкло у меня перед глазами, нет, решила, что разговаривать сейчас буду при свидетелях, а там – посмотрим.
[i][/i]
Не помню, просила ли я у Господа, чтобы мама та осталась-таки мамой? Нет, наверное, потому что я давно поняла, что неисповедимы пути Господни и что у этого ребенка есть возможность обрести другую маму.
[i][/i]
Я иду по коридору. Жара ощущается и тут. Хотя окна в родзалах раскрыты. Мой белый халат, удивительно, но еще сохранил свой естественный цвет. А танкетка и босоножки – одно из лучших изобретений человечества. Интересно, имеет ли значение то, что я ей скажу сейчас, или то, кого она увидит перед собой?
[i][/i]
Акушерка Алла. Мы создаем некоторый контраст с ней. Она – блондинка, стриженная практически под “ежик”, и я с черными кудрями.
[i][/i]
— Непробиваемая! — вздыхает Алла. Даже из консультации звонили – знают, что она будет отказываться.
[i][/i]
Заходим в палату. На кровати лежит женщина. Худенькая и высокая, вымотанная родами, а может, и всей своей жизнью. Лежит с закрытыми глазами. Может, просто не хочет смотреть.
[i][/i]
Осматриваю ребенка. Девочка. Без особенностей. Доношенная. Сажусь писать историю. Буквы привычно ложатся на бумагу. Женщина обследована, проблем у ребенка не будет никаких. Вторые роды. Первые были двадцать лет назад. Все еще более удивительно.
[i][/i]
Приходит акушер-гинеколог. С женщиной уже разговаривали все, кто только мог, предлагали психолога и помощь вещами. От всего отказывается. Просит выписать как можно раньше.
[i][/i]
Возвращаюсь взглянуть на ребенка. Я так всегда делаю перед уходом, когда мама остается с ребенком вдвоем после родов, чтобы начинать совместную жизнь, полную красок и эмоций.
[i][/i]
Женщина смотрит на меня. Странный взгляд, даже не могу сказать, что именно он выражает. Мне надо начать разговор. Еще есть шанс или нет?
[i][/i]
— Здравствуйте, доктор. Я от ребенка отказываюсь.
[i][/i]
В палате жарко и светло. Новорожденная девочка тихонько лежит, как будто знает, какой сейчас происходит серьезный разговор. Даже ей, судя по всему, нечего сказать.
[i][/i]
— Здравствуйте. Я заведующая детским отделением…
[i][/i]
— Пожалуйста, не говорите мне ничего. Это очень продуманный шаг. У меня было целых 9 месяцев, чтобы принять решение. Я знаю, что это может быть мой последний ребенок. Я не изменю решение.
[i][/i]
Мне кажется, что затих даже ветер за окном. Есть ли смысл что-то говорить?
[i][/i]
Мы смотрим друг на друга и молчим. Она какая-то блеклая и бескровная, так бывает после родов. На выцветшей наволочке слипшиеся жиденькие волосы. Во всей ее внешности след безрадостной жизни. Или мне только так кажется?
[i][/i]
— Пожалуйста, принесите для ребенка памперсы и вещи, если можете.
[i][/i]
— Я не могу. Вы можете ее унести, если Вам надо. – Она отворачивается от меня и смотрит куда-то в стену. Разговор окончился, еще даже не начавшись.
[i][/i]
Подхожу и беру ребенка. Привычным движением. Ребенок переносится на руках в одеяле. Девочка открывает глаза и смотрит на меня. Я улыбаюсь. Давай, смотри и не слушай, что говорит та тетка. Будет у тебя мама и семья. У тебя есть все шансы на это.
[i][/i]
Хорошая здоровая девочка. Глубокий бездонный взгляд. Я смотрю на нее и радуюсь. Хорошо, что тебя родили и ты можешь на меня смотреть. Так глубоко и прекрасно. Запечатлевая что-то неизвестное, что ты встретила в моих улыбающихся глядящих на тебя глазах.
[i][/i]
Кроватки с отказниками стоят на сестринском посту. Мы с медсестрой искупали ее, одели в чистый принесенный кем-то сердобольным “человечек”. Шапка еще со старых запасов и пеленка со слониками на матрасике. Сейчас покормлю тебя, есть тут новая бутылка и хорошая смесь, принесенная добрыми людьми для таких деток.
[i][/i]
Старшая медсестра пришла посмотреть на девочку. Девочка явно ей понравилась. Что-то ласково говорит девчушке, наклонившись над ней, и уходит улыбаясь, несмотря на то, что сейчас придется вызывать милицию и составлять кучу бумаг.
[i][/i]
Заходит акушерка. Маму перевезли в палату. Акушерка улыбается девочке.
[i][/i]
Вот, нас уже трое – тех, у кого ты вызываешь на лице улыбку.
[i][/i]
Вечером я заглянула в палату, где лежала женщина, отказавшаяся от ребенка. А вдруг? Вдруг она передумает… В палате санитарка убирала белье с кровати.
[i][/i]
— Вона вже пішла, ця жінка. Знаєте, всяке в житті буває. Нехай собі іде з Богом.
[i][/i]
— Нехай іде.
[i][/i]
— Дитинка хочь хороша?
[i][/i]
— Хороша дівчинка.
[i][/i]
— От і добре! Прийде гарна людина та всиновить!
[i][/i]
Я киваю и ухожу. Да. Все правильно. Надо просто подождать хорошего человека.
[i][/i]
[i][/i]
Экклезиаст не все знал про людей?
[i][/i]
Или просто такое изобретение как детский дом нельзя назвать человеческим?
[i][/i]
Полина Дудченко
http://www.pravmir.ru/zapiski-neonatologa-novoe-pod-solncem/