Охота

[ЛенаШУчастник]

Охотиться на утку меня позвал товарищ Дима. Сам-то я охотник так себе, и зверушек мне жалко.
Но Дима уговаривал долго, настойчиво, сулил оздоровительный озон, чудные пейзажи камышовых заводей и трофеи. Я согласился.
Выехали рано утром, еще в темноте, долго тряслись по каким-то проселочным дорогам, пока не уткнулись в село на краю густо заросшего камышом водоема.
У берега, рядом с небольшой лодкой-плоскодонкой, с шестом в руках, нас ждал местный житель, худой, мелкий мужичонка, в ношеном армейском бушлате и жеваной кепочке.
— Пошла жара, — уверенно кивнул Дима, разломил ружье и достал патроны.
Мы втроем уселись в лодку, Дима на носу, я на какой-то несерьезной планочке посередине, мужичонка на корме оттолкнулся шестом от берега. И поплыли.
Сразу стало ясно, что лодку мужичонка выбирал под себя – ему, мелкому, было в ней где развернуться. Мы же с Димой каждый весим килограмм по сто.
Повернуться, это еще бы ладно, но под нашими тушами лодка уверенно и незамедлительно погрузилась в водоем ниже ватерлинии, и мелкая волна то и дело стала захлестывать нас через борт.
— Черпать надать, — заметил мужичонка и взялся покрепче за шест. – Потонем ишо.
— Да уж, — согласился Дима и тоже взялся покрепче, за ружье.
Я посмотрел на хлюпающую на дне воду, выудил плавающую в ней пустую банку от консервированной кукурузы и взялся черпать.
Черпать оказалось утомительно, холодно и мокро. Под стать моему занятию оказался и день – холодный и сырой, с низким ватным небом.
Утки не было. Вдоль камышовых зарослей мы проплавали часа три, не меньше, а Дима так ни разу и не выстрелил – было банально не в кого стрелять, разве что в местного мужичонку, который бубнил себе под нос что-то бодрое и налегал на шест.
— Холодно, в небе вся утка, — наконец заметил мужичонка, потом подмигнул хитро и закивал кепкой. – Ниче, я тут одно место знаю. Там утка будет.
Не верьте, слышите, никогда не верьте местным аборигенам, когда они начинают вам вот так хитро улыбаться и говорить про «одно место». Они просто хотят заманить вас в ловушку и съесть.
Тогда я еще не знал этой прекрасной истины.
«Одно место» оказалось островом, кусочком земли метр на полтора, из которого торчала чудом выжившая береза. Мы выпрыгнули из лодки и заскакали по острову, разминая затекшие ноги.
— Ща! – сказал мужичонка, весь как-то скрючился, словно хотел сам себя укусить за подмышку, и вдруг – опа! – извлек из внутреннего кармана бушлата пластиковую бутылку с мутной жидкостью. Следом за бутылкой был извлечен стакан с аккуратно вложенным в него помидором.
— Бурячиха, — любовно вздохнул мужичонка и предупредил. – Тока помидор не кусать. Запас.
В селах говорят, что «добра бурячиха, коли бодылля из ушей лизе».
— Давай, давай, — налили мужичонка самогонку в стакан и протянул мне. – А то померзнем.
Я выпил.
И Дима тоже.
И мужичонка.
Алкоголь ударил в голову и по ногам – они подкосились и захотелось срочно на что-нибудь присесть. Я оглянулся вокруг, на чтобы такое умоститься, и понял, что сидеть не на чем. Лодки у берега не было.
— Во! Лодка, курва, — закричал мужичонка. – Отплыла зараза.
Лодка отплыла от нас недалеко, какой-то там метр, и тихо, но неумолимо продолжала удаляться от острова.
— Держи её, стерву!
Мы стали цепочкой. Я взялся за березу, мужичонка одной рукой ухватился за меня, а другой вцепился в Диму, а Дима ружьем постарался дотянуться до лодки.
Замечу вам, что Чехов был великим писателем. Мудро он когда-то заметил, что если у вас в истории есть ружье, оно обязано выстрелить. Когда нам показалось, что Дима уже зацепил лодку и вот сейчас подтянет её к берегу, ружье выстрелило. Дуплетом, из обоих стволов. В пороховом дыму было видно, как из лодки летят щепки. Мужичонка взвыл, будто это ранили не лодку, а его лично, и бросился к своему плавсредству, забыв про холод, воду и глубину. Следом за ним, но не по своему желанию, в воду бросился и Дима – удержаться на берегу, после того, как мужичонка перестал его держать, он не сумел.
Брызги, крики, пороховой дым. Одиноко стоя у березы, я ощутил себя адмиралом Ушаковым, наблюдающим за Керченским сражением у мачты своего командирского корабля.
Как мы плыли назад – не спрашивайте.
Жаль, что поблизости не оказалось наблюдателей из книги рекордов Гинеса, уж они бы по достоинству оценили скорость и мастерство, с которыми мужичонка управлялся со своим шестом. Мы летели торпедой, только короткие сильные толчки шеста, только отборный мат мужичонка над головами, только мелькание рук, вычерпывающих воду. Я черпал баночкой из-под кукурузы. Дима черпал стаканом с помидором внутри. И не надо говорить, что в решете воды не унесешь. Унесешь, когда жить захочешь.
Дома у мужичонки, куда мы дружно ввалились обсохнуть и отогреться, заметалась какая-то бабка, запричитала, потом утихла на секунду и тут же появилась опять, со стаканами и мутной бутылью.
— Надоть, надоть, — закивала бабка, — Попростужаетесь ишо. А ну-к, как лекарству.
Я выпил её бурячихи.
И вот только тогда у истории случился занавес.
Павел Паштет Белянский

[Автор]

Сообщения