В продолжение темы о грамотности

Участник

[i]Учитель русского языка и литературы московской школы № 57 Сергей Волков согласен, что дети стали меньше читать. Что им труднее дается классика. Что час с книгой наедине превращается для многих в пытку. Не согласен он только с тем, что дети стали хуже. И уже этого достаточно, чтобы понять, что он – действительно хороший учитель.
[/i]

[b][u]Psychologies:[/u][/b] [i]Наш журнал существует 10 лет: ровно столько учатся в школе. Теперь, впрочем, учатся уже и 11, но сути вопроса это не меняет: как по-вашему, сильно ли изменились дети в нашей стране за прошедшее десятилетие?

[b][u]Сергей Волков[/u][/b]: Я бы сказал, что нет. Работая в школе почти 25 лет, я все больше убеждаюсь, что дети всегда почти одинаковы. Времена разные, быт разный, читаешь сочинения, написанные 20 лет назад, – и видишь, что структура текста другая, ход мысли изменился… А все равно сходства больше. Дети остаются детьми. А школа – школой. И может быть, не меньше, чем знания, важно то, что в школе они на 10 лет получают в свое распоряжение некоторое количество взрослых людей, которые согласились на довольно непростые вещи. Ну например, у детей вырастают зубы, и они начинают кусать – и смотрят, каково это: кусать взрослых? Они хотят спорить, и надо, чтобы было с кем. Они хотят, чтобы их любили. Чтобы их понимали, чтобы с ними разговаривали. [/i]

[b][u]Но вы же сами говорите, что изменился даже ход мыслей.[/u][/b]
[b][u]С. В.[/u][/b]: [i]Да, но если говорить об этих различиях, то их граница проходит, мне кажется, не посредине 2000-х, а скорее по границе двух веков. Вот недавно в Facebook прошел флешмоб – все выкладывали свои фотографии из 90-х. Я смотрел на фотографии моих выпускников тех лет – и видел, как много с тех пор поменялось. За те же 2000-е предметная среда вокруг нас изменилась не очень сильно. А вот по сравнению с 90-ми – почти кардинально. На тех фотографиях, например, никто не пялится в мобильники, как сегодня на уроках.[/i]

[b][u]Ну, мобильники-то можно и отобрать учительской властью?[/u][/b]
[b][u]С. В.[/u][/b]: [i]Речь не об этом. Гаджеты влияют на восприятие. Сейчас у детей трудности с тем, чтобы читать длинный линейный текст. Для них текст, в котором нельзя нажать на гиперссылку, – это уже проблема. Нынешние дети привыкли существовать одновременно в нескольких пластах действительности. Да и взрослые тоже. Я сам ловлю себя на том, что сижу на совещании, но могу при этом проверять почту с мобильного, смотреть, что пишут люди в Facebook, принимать эсэмэски – и плюс оставаться в реале. Но я тешу себя надеждой, что как взрослый человек я в состоянии включиться тогда, когда нужно. А дети, мне кажется, уже чувствуют себя обездоленными, если какое-то время существуют только в одном жизненном пласте. Это для них уже стресс. Ведь даже и реклама сейчас учит – чем быстрее и больше прокачивается через тебя информации, тем ты круче. И остаться вдруг один на один с книжкой или с самим собой – это серьезное испытание. Хотя такие дети все равно есть. Я вот учу ребят-математиков в сильной школе. И там как? Детям дают листочек с задачами, они над ним склоняются – и решают, одну за другой. У них эта культура все-таки есть, она сохраняется. Но я понимаю, что в массе своей для детей это проблема.
[/i]
[b][u]Верно ли, что нынешние дети труднее воспринимают классику?[/u][/b]
[b][u]С. В.[/u][/b]: [i]Отчасти да. Растет психологический разрыв детей с тем, что они читают. Дети, видимо, стали гораздо более инфантильны, и психологические ситуации, описанные в литературе, понимаются ими труднее. Кроме того, у них меньше слов в языке, чтобы, например, описывать и выражать свои чувства. Раньше, в доЕГЭшную эпоху, мы учили детей писать сочинения. Проблема ЕГЭ в том, что чем более индивидуализирован текст ученика, тем сложнее, дольше и неудобнее его проверять и соотносить с другими. Это нетехнологично. И в этом смысле с введением ЕГЭ мы потеряли установку на более сложное выражение себя. Вкупе с целым рядом других причин это тянет за собой череду следствий, вплоть до незнания детьми многих слов, – что тоже становится препятствием к чтению классической литературы. Не только психологический, но и языковой разрыв. Помните, это осмеянное многими поколениями, но при этом чрезвычайно трудно выполняемое нынешними школьниками задание – сочинение на тему «Как я провел лето». Потому что это ведь надо найти слова. Надо понять вообще предмет разговора. А он же не только в том, что я за это лето где-то был, а еще и в том, что со мной что-то происходило, я как-то изменился. Что-то впервые почувствовал, узнал. И вот палитра слов для описания своих чувств, она сегодня очень бедна.
[/i]

[b][u]Вы как-то очень уж спокойно об этом говорите. Разве это не повод рвать на себе волосы?[/u][/b]
[b][u]С. В.[/u][/b]: [i]Ну, этак и лысым в одночасье станешь. А если серьезно, то, во-первых, дети не стали хуже. Изменилось время. И нынешние дети могут не знать каких-то русских слов, зато почти наверняка владеют иностранным языком, а часто и не одним. К тому же они намного свободнее. И действительно обладают удивительными способностями находить информацию. А во-вторых, мне в жизни очень помогают две пословицы, которые я в разное время услышал от двух разных женщин, простых крестьянок, и эти две пословицы почему-то у меня внутренне срифмовались. Одна, как мне кажется, выражает вообще все, что происходит на свете. Звучит так: «Как ни вертись, а задница сзади». Очень отрезвляющая мысль: дает понимание всего происходящего и спокойный пессимизм. А другая пословица – «Помирать собирайся, а хлеб сей». Вот они вместе для меня работают. Нужно понимать, где находится то, что сзади, и что усилия наши, в конечном счете, бессмысленны. Но прилагать их все равно надо.
[/i]

[b][u]Кажется, древние греки сформулировали эти принципы чуть более возвышенно: «Делай, что должен, и будь что будет»[/u].[/b]
[b][u]С. В.[/u][/b]: [i]Да, но меня наши пословицы греют больше. И еще для меня очень важен опыт Чехова. Он удивительным образом умел так обустраивать пространство вокруг себя, что оно получало мощный импульс для будущего развития. Вот он покупает как бы дачу в Мелихово. Что мы делаем, покупая дачу? Возводим забор, чтобы никого не видеть, и разбиваем грядки. А он прожил в Мелихово всего 7 лет и построил дороги, почту, школу, пожарный сарай, лечил крестьян – он за эти годы больше 3000 человек бесплатно вылечил. Он обустраивает этот кусок земли просто потому, что люди там, по его представлениям, живут не должным образом. Я попал в Мелихово впервые в тот момент, когда местные чиновники с чиновниками из Министерства культуры как раз обсуждали, как бы сохранить и возродить силами государства то, что Чехов сделал один. Амбулатория, которую он открыл, например, пережила его на полвека. И второй пример – Ялта. Чехов приехал туда уже очень больным. Купил склон земли и начал сажать деревья. Там сейчас чуть ли не роскошнее, чем в Никитском ботаническом саду. Кедры, оливы. Кедр живет 500 лет, а оливы и до полутора тысяч. А он сажал их прутиками – точно зная, что не доживет даже до какого-то относительного расцвета. Почему он считал это нужным? Что его вело? Но что-то ведь вело. Мне кажется, у всех у нас такое бывает. Кажется, что все впустую, семена не всходят, ничего не получится. Потом смотришь – какие-то прутики все-таки торчат. А там уже и лес вырос.
[/i]
[b][u]Психолог Клаудио Наранхо считает, что наша цивилизация переживает кризис1. И спасти ее может только полная перестройка образования – с акцентом на гуманитарные ценности. Он, например, убежден, что врач сможет лучше лечить, а инженер – лучше проектировать, если они будут читать больше стихов. Вы с этим согласны?[/u][/b]
[b][u]С. В.:[/u][/b] [i]На все сто процентов. Во-первых, чем шире смотрит человек на жизнь, тем лучше. А литература дает эту широту. А во-вторых… Во-вторых, снова Чехов. Как только вас начинает затягивать рутина, как только вы начинаете ограничиваться лишь тем, что непосредственно относится к конкретным вашим обязанностям или задачам, – беда. Это очень плохой знак. Знак, что вы угодили в колею, как чеховские персонажи, и скоро спросите вместе с ними: «Как получилось так, что все получилось не так?» И на этом пути уже неизбежно и лечить в какой-то момент начинаешь хуже, и проектировать. Если симптомы начались, не ждите, немедленно бегите, делайте зигзаг, делайте что-то, что впрямую вам не нужно. Это и есть борьба с процессом перерождения, в который медленно, но верно затягивает нас жизнь. Литература – ненужный предмет. Она не имеет практического смысла. И именно поэтому она дает спасение от колеи.

[/i]
[b][u]Всем и всегда?[/u][/b]
[b][u]С. В.:[/u][/b] [i]Ну, желательно, чтобы повезло с учителем. Учитель литературы, с моей точки зрения, – это человек, который испытал удовольствие от того, что столкнулся с большим количеством людей, давно ушедших из жизни, но оставшихся в текстах. И знает, что диалог с ними может быть интересен. А еще интереснее – делиться пережитым и почувствованным с детьми. Не нагружать их своими знаниями, как гуру, не самовыражаться и не компенсироваться за их счет. А идти на урок с мотивом: «мне интересно, посмотри, как это здорово, может быть, тебя это тоже заинтересует». И если этот мотив есть, то в любую эпоху и в любых условиях будут находиться дети, которые пойдут за учителем. Видимо, это закон. В массе своей усилия бессмысленны, и все уходит в песок. Но с другой стороны, каждый раз мироздание тебе сообщает: а вот и нет. А все-таки имеет смысл то, что ты делаешь.И еще я тоже могу вспомнить выдающегося психолога – Михайя Чиксентмихайи с его теорией потока2 как самого оптимального переживания, которое захватывает человека целиком. Когда забываешь про еду, питье, про время и про себя самого, а остается только то, чем ты занят. И вот когда звенит звонок, а ученики удивленно смотрят на тебя: «Как? Уже?» – значит, был поток. Значит, урок получился.[/i]

Интервью: Юрий Зубцов
http://www.psychologies.ru/people/razgovor-s-ekspertom/sergey-volkov-delayte-to-chto-vam-ne-nujno/