Что такое Закон Божий?

Участник

В 118-м псалме псалмопевец называет Закон Божий утешением, богатством, радостью, но многие наши современники воспринимают его скорее как огорчение, лишение и обиду. [b]Почему одно из величайших Божиих благодеяний человеческому роду — дарование Закона — часто вызывает горечь и противление?[/b] Этому есть несколько причин, и нам стоит рассмотреть их, потому что они касаются самых важных вопросов человеческого существования, нашего места в мире, наших отношений с Богом и нашей надежды на будущее
[b][u]Закон, законники и беззаконники[/u][/b]
Как-то в одной из западных газет я видел фотографию, сделанную на какой-то антицерковной демонстрации: женщина (или мужчина? — густой грим оставлял это неясным) в майке с надписью «Нет Бога — нет чувства вины. Раскреститесь немедленно!»
Послание выглядело противоречиво — человек, благополучно избавившийся от чувства вины, скорее всего, просто занялся бы своими делами, а не тратил бы время на предъявление настойчивых претензий к Церкви, — однако оно весьма характерно. Современный мир — мир массмедиа, популярных ведущих и книжных бестселлеров — постоянно предъявляет Церкви один и тот же упрек: мол, Церковь навязывает людям чувство стыда и вины, указывая им на то, что их жизнь греховна.
Так ли это? Среди христиан, увы, бывают люди, буквально упивающиеся чужими грехами, иначе сказать, своим (ложным!) моральным превосходством. В Евангелии Господь особенно настойчиво предостерегает нас против этого. Он проявляет удивительную милость к явным грешникам (к вороватым сборщикам налогов или проституткам), но с большой суровостью обличает людей по внешности благочестивых — фарисеев. Да, разговор о нравственности легко превратить в упражнение в фарисействе: благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь (Лк 18:11), а ненависть ко греху перенести на грешников. Высокомерные законники с презрительно поджатыми губами, которые гордятся своей духовностью, связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их (Мф 23:4), несомненно, отвращают людей от Церкви и совершают тяжкий грех. Господь не обещает им ничего кроме «горя». Они грубо и явно нарушают тот самый Закон, от имени которого дерзают судить других.
Парадоксально (а когда мы говорим о наших отношениях с Законом Божиим, мы постоянно сталкиваемся с парадоксами), но именно такие «законники» принимаются тем самым миром, который они берутся обличать, с готовностью и даже с какой-то радостью: вот, мол, посмотрите, какие злобные, неуравновешенные, а зачастую и вовсе неадекватные люди эти христиане. Фред Фелпс, странноватый протестантский пастор из маленького американского городка, устраивающий пикеты с плакатами «Бог ненавидит извращенцев», никому не был бы известен, если бы именно те, кого он обличает, не позаботились обеспечить ему широчайший пиар: люди добрые, посмотрите, какие ненормальные эти борцы за нравственность!
Можно было бы предположить, что вся проблема — в грехах отдельных христиан; но это не так. Людей задевает Закон как таковой. Церковь неизбежно выступает с определенными требованиями к поведению людей. Это вызывает непонимание и раздражение — почему бы Церкви не пересмотреть свою позицию в отношении разводов, или абортов, или половых перверсий? Разве можно человеку XXI века навязывать средневековые нормы вроде «не прелюбы сотвори»? Разве такими требованиями Церковь не отталкивает от себя потенциальных прихожан? Разве не обречена она, с такими строгими правилами, остаться на обочине современности?
[b][u]Парадокс Закона[/u][/b]
В ХХ веке ряд протестантских общин, опасаясь «оттолкнуть потенциальных прихожан», пошли на серьезное смягчение как нравственных, так и вероисповедных требований. Дошло до курьезных случаев, как, например, с голландским пастором Клаасом Хендриске, который открыто говорит о том, что не верит в личностного Бога Библии. Как говорит он сам, «Бог для меня не существо, но термин для обозначения того, что может произойти между людьми. К примеру, один говорит другому: “Я никогда не предам тебя”, — и затем выполняет свое обещание. Такое событие можно с уверенностью назвать Богом». Верующий человек назвал бы это присутствием благодати Божией, но Хендриске в благодать не верит; он верит в человеческую верность.
Однако когда люди говорят: [b]«А ну ее, эту веру в Бога, давайте жить простой человеческой любовью, взаимной верностью, братской солидарностью», [/b]— происходит странная вещь. Без веры в Бога — и искреннего стремления повиноваться Ему — эти простые человеческие вещи не выживают.
Казалось бы, что мешает созданию общин неверующих людей, которые делали бы друг для друга (и для окружающего мира) то же, что и верующие, но без всего этого религиозного «балласта»? Такие попытки предпринимались, и сегодня существуют некие этические общества, стремящиеся воспроизвести «социальный эффект» Церкви, но без ее веры. Только они так немногочисленны и маловлиятельны, что неверующий человек обращает свои взоры все равно к Церкви, говоря не «давайте мы, неверующие, организуемся в какие-нибудь гуманистические общины, а вместо Литургии у нас будут какие-то другие общие символические действия, не предполагающие веры в Бога», но «давайте вы у себя в Церкви переустройте все так, чтобы меня там ничего не тяготило». Но что характерно: на Западе общины, двигающиеся навстречу таким пожеланиям, начинают не приобретать, а, напротив, быстро терять прихожан. Сохранить положительный социальный эффект без веры не получается. Похоже, то, что в Церкви привлекает современного человека, нельзя отделить от того, что в ней тяготит.
Принцип «я никогда не оставлю тебя», о котором говорит пастор-атеист, — это ведь то же самое, что «не прелюбы сотвори». Эти идеи не просто взаимосвязаны — они совпадают. Человеческая любовь, взаимная верность, братская солидарность требуют самоограничения, и чем дальше — тем более сурового. А людей часто отталкивает от Церкви, во-первых, требования самоограничения, а во-вторых, обличение в грехе и само понятие греха. Но понятие греха вылезает немедленно, как только мы пытаемся любить ближнего и творить добро. Тут сразу выясняется, что мы, люди, в этом несостоятельны. [b]Греховность — это как течение: пока позволяешь ему уносить тебя, его просто не замечаешь. А вот когда пытаешься встать на ноги…
[/b]
[b]Если мы хотим любящей и при этом нетребовательной Церкви, то мы хотим взаимоисключающих вещей:[/b] «я хочу, чтобы по отношению ко мне проявляли вечную и безусловную любовь и верность» и «я не хочу, чтобы меня напрягали требованиями вечной и безусловной любви и верности»; «я хочу, чтобы другие люди жертвовали чем-то из любви ко мне» и «я не хочу, чтобы от меня требовали каких-либо жертв». Одновременно удовлетворить и те и другие требования — невозможно.
Община любящих — это неизбежно община кающихся, ибо, не утесняя своей гордыни и самости и не обуздывая своих аппетитов, любви к ближнему не выкажешь. Более того, не выкажешь и любви к себе — то есть желания себе фмблага. Если просто следовать своим желаниям (даже не самым страшным, вроде склонности к пиву и лени, например), то это не принесет ничего, кроме вреда. Беда в том, что окружающая нас культура — это во многом культура «сиюминутных удовольствий».

Что такое Закон Божий?