Лето — это маленькое всё.

Ольга сказала, я шизоид. Так наука называет необщительных, угрюмых людей.
До этого мы сорок часов тряслись в тесной железной хонде. В корыте, набитом русскими туристами. Мы проехали четыре страны. Я стал молчалив и гавкал на живых пассажиров. Они просились курить, писать, и другими способами пытались меня разозлить. Я отвечал им, боже мой, на что вы тратите жизнь. Давайте доедем скорей и высокодуховно полежим на чистом и горизонтальном.

Недалеко от Дрездена известный композитор Александр Бекназаров готовился лопнуть. Он тайно выпил пива и скрывал от меня этот гадкий поступок. А Ольга — его жена. Она привыкла к мужу с целым пузырём. А я сказал, тормозить не буду, разбирайтесь на ходу. А то пописать перерастает в покурить, потом достанем курочку, и так проходят годы. Чувствуете драматический конфликт?

Наш полёт прервал штурмбанфюрер немецкой таможни. Он весь день сидел в железной будке с другими фашистами. Ему хотелось пива, сигарет, оружия и наркотиков. Я ответил по-немецки “Кайне”. Это значит в переводе “мне бы самому все эти блага”.
Грустный фриц поплёлся прочь. Тут Александр выпал из машины и закричал ему вслед интеллигентным баритоном:
— Гебен зи бир битте пописать, порфавор!
Таможенник понял по красным армянским глазам, какой катаклизм чуть не въехал в страну. Внутренне содрогнувшись, он указал в сторону Польши. Дескать, иди и лопни там, чужестранец. Главное, Родину не задень. Наш терпилец послушно скрылся в польских ёлках.

Время шло. Ровно в восемь аккуратное немецкое солнце коснулось леса. Стало ясно, можно идти, собирать клочки композитора. Кое-кто не добежал. Когда же он всё-таки вернулся, пассажиры уже ненавидели всех мужчин с фамилией на “Б”. Александр сел и признался интимно, что подходящего места не нашёл. И мы помчались искать какой-нибудь Большой Каньон.

Я не люблю путешествовать. Злюсь на окружающих. Все быстро смекают, с каким говном связались. Посвящать друзей в удивительный мир своего характера бывает вредно. После поездок некоторые дуются неделями.

То ли дело Бек. Он путешествует с упоением. Позвал меня в Барселону, на фестиваль. Сам выехал заранее, но в Таллин. Якобы, так дешевле. Пыльный автобус повёз его в другую от Испании сторону. В Таллине живёт один сильно пьющий бард. У него контакт с ирландскими авиаторами. Очень дёшево, буквально за мытьё полов, ирландцы возят армянских композиторов куда угодно. Так сказал Саша, садясь в автобус.
Я купил билет и долетел как травоядный немецкий пенсионер. Лишь немного нервничал. Три дня взвешивал трусы и сандалии, выбирал самые лёгкие. Мне хотелось, чтобы глаза остались в черепе, когда придёт пора поднять чемодан. Но знакомые женские террористы сказали — какой пустой — и подложили ворох платьев, туфли и утюг.
Улетая, залил кота прощальными слезами. Подарил ему ведро консервов и пять поддельных мышек.
Сто раз перепрятал паспорта и деньги. Потерял два килограмма нервов. И в конце пути обнаружил лишь, что
1. В Испании земля такая же плоская.
2. Саша ещё в пути.

Наверное, ирландцы летают на списанном бомбардировщике времён войны за Эфиопию. Точное место посадки не пишут. Аппарат старый, сильно зависит от ветров. Может даже, это знаменитый “Аироне”, итальянский гидроплан с негерметичным салоном и тремя моторами “Изотта-Фраскини”. Благодаря гипоксии, в полёте можно посмотреть интересные галлюцинации.

Во второй день пути Саша звонил друзьям, спрашивал, как будет по-голландски “Немного хлебушка и сосиску”. Было слышно, вокруг него плачут пьяные дети. Ответ не дослушал, бросил трубку.
На третий день прислал эсэмэс — “В Тулузе холодней чем в Любеке”. Было ли это наблюдение результатом кислородного голодания, или впрямь его возят по Европе, заставляя мыть полы — неизвестно.
Он добирался четыре дня. Загорел, отощал. Романтические шорты с дырками болтаются свободно. А когда выезжал, они были концертными брюками. И что-то в нём появилось такое, терпкое. В аэропорту Жироны его подобрала русская женщина в трико. Совершенно бесплатно, (за мытьё полов), привезла в гостиницу.

Я в сравнении с ним — скучный овощ. Например, сажусь пить кофе. А он уходит загорать. Через пять минут я всего лишь выпил кофе, а его чуть не застрелили. Он улёгся под бок к одной девчонке. Оказалась, к подружке наркобарона. Других свободных мест и женщин на пляже не было. Бандит выныривает и видит: его баба вовсю штудирует русскую поэзию. Причём так плотно, что не может разглядеть преподавателя. Ей виден, в основном, нос. Колумбиец угрожал на десяти языках. Бард отвечал, что по-немецки не понимает. Тогда латинос показал пальцем в нагрудную Александрову шерсть и сказал “Пиф-паф”.
— Да иди ты в ж..у — дерзко возразил композитор. Взял полотенце и ушёл репетировать концерт.

Чтобы не отстать в смысле развлечений, я пошёл купаться ночью в шторм. Спустился по галечке к тёмной воде. Зашёл по щиколотку. Поднял голову и увидел что огромная волна уже надо мной, а жизнь как бы позади. Выглядело, будто из темноты набегает кремлёвская стена. “Уж лучше бы я не…” — успел подумать на прощание. Тут меня накрыло, перевернуло, насыпало в трусы камней для равновесия и высадило на пляж.
Никогда ещё чувство прохлады и свежести не приходило так стремительно. Наверное, хватит купаться сегодня — подумал я. Собрал шорты, тапки и пошёл в номер читать про Одиссея.

Средиземное море солоней нашей балтийской лужи. Но и в нём я тону как гантеля. Особенно, с камнями в трусах. Всё равно здорово. Одиссей двадцать лет плавал тут в корыте, набитом шумными греками. И никого почти не убил. Вот что значит климат. Все милы и обходительны. Завтракаешь в обществе приятных испанцев, купаешься с ними же, садишься на горшок — приятные испанцы стучат в дверь. Они волнуются, всё ли в порядке и если чего надо, они принесут. Загорают даже сквозь облака, а вино дешевле минералки. Фруктовая лавка в Барселоне выглядит гнездом порока. Нектарины у них — большие сладкие мутанты. А наш латвийский нектарин, это маленький тяжёлый шарик. Его можно сунуть в носок и получится оружие ближнего боя.

Неожиданно, словно повестка, пришло письмо с Родины. Дети написали:
“Ходили на море, замёрзли. Нашли ёжика, накормили кефиром. Он тёплый. Приезжай.”

Одиссей ходил по тому же морю, на котором жил. И поэтому ему всё нравилось — циклопы, сирены, слегка кривоногие южанки.
Но как не психовать, если завтра самолёт — и всё, здравствуй Родина, страна зелёных помидоров, бесконечный мокрый колотун. Зонт, пальто и такое выражение лица, будто латыши и впрямь великая нация.
Уезжать из Барселоны глупо. Приезжать в неё — преступное легкомыслие. Я твердил, улетая, что возвращаюсь в страну тёплых ёжиков. Они необщительные, как я сам. Нам, шизоидам, лучше держаться вместе.(с)